Александр Искандарян: Ни одна из участвующих в выборах сил менять 2 апреля в Армении власть не намерена

Директор Института Кавказа Александр Искандарян в интервью АрмИнфо рассуждает о целях политических сил принимающих участие в предстоящих в Армении парламентских выборах. Прогнозирует их результаты, рассуждает о причинах создавшейся в стране атмосферы апатии, ее менеджменте, внутренних и внешних задачах парламентизации Армении.  

Поделитесь политологической оценкой атмосферы и задач, стоящих перед участниками проходящей в Армении предвыборной кампании? 

Предстоящие выборы проходят на совершенно новом фундаменте, поскольку их итоги, по крайней мере, с 2018 года определяют будущее страны. С 2017-го по 2018 гг. будет происходить переход от более персонифицированной к менее персонифицированной системе управления страной. Армения, конечно, не Швейцария, но и не Туркмения и не Азербайджан. И некоторая коллегиальность в управлении у нас существовала и существует до конституционного референдума и центром власти в Армении является не лично президент, как в России, Узбекистане и Белоруссии, а некая группа людей, представляющих различные лоббинги, сегменты власти и коалиции. И после выборов эта коллегиальность будет оформлена официально. И даже если все эти люди будут построены по струнке, все равно много людей и один человек – разные вещи. Интересы не совпадают в самой Республиканской партии и единственный выход из ситуации – их постепенная притирка. При этом, в предвыборных слоганах почти всех партий, даже правящей РПА есть заявка на изменения в духе “у нас все плохо и мы хотим все изменить”. И это, в общем-то, правильно, потому что если и пробовать что-то продавать на этом рынке, то именно «изменения». Потому что в стране есть широкое социальное недовольство существующими порядками.

А что будет в результате?

Тут у меня как раз вопросов нет и все, более-менее, понятно. Если в оставшийся месяц не случится какого-нибудь форс-мажора, то в парламенте окажутся, грубо говоря, от 54% до 60% республиканцев. И обретут ли они большинство единолично или в коалиции с кем-нибудь, значения особого не имеет. Второе место с достаточно существенным процентом – около 15-ти займет блок “Царукян”. Всем остальным останется очень мало мест – около 30%. Соответственно, именно за эти оставшиеся условные 30% я ожидаю очень жесткой борьбы. У меня, конечно, есть свои соображения относительно остальных партий и блоков, которые окажутся в парламенте, однако, озвучивать их я не буду по ряду причин, главной из которых является то, что это не имеет никакого значения. Эти силы не будут иметь в парламенте ровно никакого влияния. Они просто будут изображать из себя парламентскую оппозицию. Именно поэтому борьба за пределами Республиканской партии в первую очередь интересна полным отсутствием борьбы за власть. Борьбы с РПА. Реальных заявок на 54%, на смену власти нет в головах ни у одной силы. И это, в общем-то, впервые. В 2008 году Левон Тер-Петросян всерьез собирался стать президентом. И в подобных условиях все эти политические объединения, блоки теряют всякий смысл. 

А как так получилось, что все уверовали в непобедимость республиканцев?

Уверовали в результате достаточно медленного процесса, который шел несколько выборных каденций. Неидеологические способы привлечения электората в избирательные участки успешно практикуются в Армении достаточно давно. И бороться словом, программами, призывами с сатch all party “партиями для всех” – неидеологическими организациями очень сложно. Рост числа партий такого рода политологи отмечают во всем мире, просто мы идем к этому с разных концов. Эти партии побеждают, прежде всего, в силу истончения веры людей в наличие силы, способной победить на выборах и перевернуть реальность.     

В это не верят уже сами политическим силы…

Конечно, они ведь тоже люди. И вот тут у людей включается рационализм, что не обязательно хорошо, и отключаются чувства, к примеру, ненависть к власти. И сегодня в Армении произошел переход от первой модели оппозиции, когда все недовольны всем, все не признают и считают нелегитимным и борются с этим на улицах, ко второй модели. Модели, когда считая нелегитимным выборы, парламент и сформировавшуюся по их итогам власть, протестует против всего этого внутри стен парламента и, соответственно, системы. И подобное поведение генерирует принципиально иное отношение общества к оппозиции и приводит к рационализму. В свою очередь все это в совокупности позволяет республиканцам осуществлять менеджмент апатии. И осуществлять его в подобной ситуации довольно просто, хотя это и требует определенных технологий и правил.        

В списках практически всех участвующих в выборах сил немало молодых людей, в том числе “с улицы”, что отметили и Вы. Способны ли эти люди произвести в будущем те самые изменения, которых так жаждет общество, или же, соглашаясь на существующие правила игры, они уже становятся априори частью менеджмента апатии?      

В Армении изменения происходят перманентно, система динамична, в элитах создаются разные конфигурации. Но все это не значит, что в скором будущем в Армении придут к власти, подросшие освальды шпенглеры, джорджи вашингтоны и матери терезы. Потому что люди в политике в значительной степени являются не причинами, а результатами развития. Люди есть всякие, но для этого должна сформироваться политическая культура. И процесс этот идет постоянно, свидетельством чего является изменение контента системы правления Арменией и самой Армении со времен Роберта Кочаряна.  

Вы усматриваете взаимосвязь между конституционными референдумами в Армении и Арцахе?

Прямой связи нет. Но в Армении произошла парламентизация, а в Арцахе процесс во всех смыслах обратный, прежде всего, потому что произошли события апреля. Бако Саакян, конечно, мог мечтать стремиться к той степени президентства, которой его наделили итоги референдума давно. Но реальностью его стремления увенчало именно усиление давления, секьюритизация политики Азербайджана в постапрельский период.

А как насчет Армении? Парламентизация имела исключительно внутренние или все же и внешние причины? К примеру, размазывания ответственности за внешнюю политику.

Я не думаю, что в Армении есть какой-то Демиург, будь то президент или еще кто, который ставит цели и потом их осуществляет. А ведущаяся политика направлена на достижение консенсуса внутри правящей элиты. У нас принято говорить, что в Армении наибольшая демократия была на заре независимости. На самом деле все обстоит с точностью до наоборот. С самого появления из недр комитета “Карабах” власти страны эта власть лишь укреплялась в одних руках, что и привело к перевороту 1998 года. После чего стала постепенно формироваться схема управления посредством элитного консенсуса. С 2008 года это стало сопровождаться падением рейтинга доверия к власти. И тут стало ясно, какую усугубляющуюся проблему представляет передача персонифицированной власти. И парламентизация Армении была обусловлена именно решением этой проблемы.

Внутренняя повестка и задача, которую решает парламентизация, понятны и вопросов не вызывают. Есть ли вторая, внешняя задача?

Я не вижу того, кто бы ставил перед собой эти задачи. Что же касается давления на Армению в вопросе Карабаха, то, слава богу, сегодня оно намного слабее, чем во времена, когда оно было консолидированным. И сдавать Арцах более удобным способом правящая партия отнюдь не стремится. Его просто некому сдавать и на повестке подобного вопроса сегодня нет. Что же касается размазывания ответственности, то не думаю, что сегодня это очень актуально. Для того чтобы идти на какие-то взаимные уступки, консенсус, как это с общего согласия предусмотрено мадридскими принципами, нужен конструктивный партнер, которого сегодня у нас нет. Азербайджан сегодня стреляет сам себе в ногу, делая любое обсуждение, любые переговоры бессмысленными. Разговоры в духе “отдайте нам все, а мы потом подумаем, дадим ли мы вам дышать” несерьезны. И обсуждать подобные предложения ни в Ереване, ни в Степанакерте, естественно, не готовы. В этом свете, отвечая на ваш вопрос, скажу, что в случае наличия возможности достижения какого-либо компромисса, предусмотренного теми же принципами, теоретически мы могли бы говорить о размазывании ответственности. Но этой возможности сейчас нет, и появится ли она лет через 20, я не знаю. И я не думаю, что об этом в Армении сегодня вообще кто-то задумывается.

Да, но президенты, главы МИД конфликтующих стран, посредники периодически встречаются, что-то обсуждают. Вы не считаете, что за всей этой стрельбой обсуждаются какие-то иные договоренности?

Конечно, считаю. Мы же понимаем, что апрельская эскалация была купирована, что в последующий период на границах Армении и Арцаха с Азербайджаном резко понизился уровень насилия. Это стало результатом активности, договоренностей посредников и великих держав с Арменией и Азербайджаном. Но сегодня эти договоренности Азербайджаном не соблюдаются, потому что в Баку идти на взаимные уступки не хотят и не могут. Не решит, безусловно, проблему и война. И тут, на мой взгляд, у Азербайджана есть два реальных выхода-сценария. Причем, полномасштабной войны нет ни в первом, ни во втором. Назовем условно первый сценарий кипрским. Проблема остается, ее обсуждают, Азербайджан настаивает на своей территориальной целостности, но на границе не стреляет. Кто-нибудь в этом мире вообще вспомнит об Азербайджане? Возьмется кто-нибудь заниматься этой проблемой на фоне Сирии, Донбасса, Крыма, Ирака, ISIS, Китая, российско-украинских взаимоотношений – проблем, на фоне которых Карабах в котором не стреляют никто и никогда не вспомнит. Второй сценарий условно назовем израильским. Проблема остается, все недовольны, но время от времени проявляются разные типы дестабилизации. И в этот момент о конфликте вспоминают все. Начинают звонить, ездить, уговаривать, договариваться. И в этот момент об Израиле в отличие от Кипра вспоминают все. Поэтому, нагревая ситуацию вокруг Карабаха, Азербайджан повышает свое место в различных дискурсах, мировых СМИ, политической реальности. Ну не каждый день президенты Франции, США и России звонят президенту Непала, который, кстати, намного больше Азербайджана. Давайте называть вещи своими именами, нужно же Алиеву говорить что-то своим недовольным. И вот тут то и возникает Карабах. В переводе с дипломатического на человеческий язык принципы неприменения силы, права на самоопределение и территориальной целостности означают, что переговоры по Карабаху будут идти вечно. Именно поэтому Азербайджан и стреляет, делать-то больше ничего не остается.